Как выглядит учёба в «Школе-студии МХАТ»
С 9 класса я училась в колледже ТХТУ и поступила в «Школу-студию» из училища. После школы было сложно поступить. Нас было трое, кому было 17 лет, всем остальным — больше 20-ти или 30-ти лет.
На вступительных экзаменах мы сдавали академический рисунок, живопись, собеседование по истории костюма, истории театра и истории искусства, и классическое — русский язык/ЕГЭ. И еще мы сдавали «наколку»: это когда тебе дается картинка любого исторического костюма, и ты за четыре часа должен с помощью «крафта» (бумаги коричневого цвета, в которую обычно упаковывают стекло, и которую очень часто используют художники) сделать «прирезку» — макет. На самом деле, это упражнение на способность видеть объем, пропорции, фактуру. Кроме того, желательно за счет работы с «крафтом» показать, что ты понимаешь, как сделан этот костюм. Это было очень тяжело, у нас даже был отдельный подготовительный курс по «наколке», потому что никто никогда этого не делал. Все задания оценивались по десятибалльной системе, первые пятеро из списка попадали на бюджетное отделение, остальные — на платное. Поступало не очень много людей, человек 17, и все, естественно, боролись за места на бесплатном. На собеседовании мы тянули билеты — там могли быть вопросы, например, об основании МХАТа или о костюме XIX века. Всегда спрашивали о любимых театральных художниках, о том, что мы смотрим и что мы видели.
Важнейшая особенность «мхатовской» учёбы заключается в том, что это образование позволяет не научиться быть художником, а стать специалистом именно в сфере исторического костюма и технологии. Наша специальность называлась «художник-технолог театрального костюма». Это значит, что нас не учили быть технологами, а не художниками. То есть, рассказывали не о том, что делать, а о том, как именно можно выполнить ту или иную задачу.
Самая сильная черта «Школы-студии МХАТ» — это история костюма. Так глубоко этому больше нигде не учат.
Самая сильная черта «Школы-студии» — это как раз история костюма. Так глубоко этому больше нигде не учат. Мы ездили в Эрмитаж смотреть подлинники костюмов Петра I, ходили в Оружейную палату смотреть подлинники платьев Екатерины I. Мы не понимали, зачем это нужно, но потом это часто помогало в практике.
Мне помогло сложить в голове панораму истории искусства и контекста разных эпох то, что все предметы шли параллельно. Если мы говорили про Ренессанс, то эта эпоха «присутствовала» и в курсе по истории литературы, и в курсе по истории театра, орнамента, военного костюма. Мы могли увидеть политический, театральный и социальный контекст эпохи. Например, не нужно было заучивать, почему в тот или иной момент изменились юбки, — было ясно, что это произошло, потому что мужчины и женщины общались определенным образом, или война повлияла на костюм.
Во время учёбы я постоянно думала о втором образовании, потому что в «Школе-студии» мне очень не хватало творчества. На курсе композиции мы делали все эскизные решения по истории, но не могли придумывать. Творческие решения, которые нам нужно было принимать, оставались на базовом уровне: «Сделать тут сереньким или черненьким, или сделать чуть скромнее, или чуть наряднее». Но это всё равно оставалось исторической работой. Все, кто хотел быть художниками, начали работать с 3 курса, потому что иначе было ощущение, что творческие возможности скоро исчезнут.
Мы очень много времени проводили в библиотеке. Нам никто не объяснял, почему мы каждый четверг должны были сидеть там по восемь часов и писать библиографию по иконографии всех книг Российской государственной библиотеки искусств. Это было довольно трудно. Теперь от этого «чувства библиографии» и бесконечной привязки к контексту очень сложно избавиться. Ты делаешь спектакль «Месяц в деревне», и режиссер говорит тебе: «Здесь есть какое-то ощущение безвременья». И ты думаешь: «В смысле? Как это — безвременье?». Очень сложно отучиться работать без исторической базы и создавать основу самому.
В качестве диплома в «Школе-студии» мы делали собственный проект. Мы могли взять чужие эскизы и к ним разработать технологию, хотя при желании можно было защищаться и по технологии к своим эскизам. Я делала «Саломею» Оскара Уайльда — это было максимально удобно, поскольку никто точно не знает, как выглядела одежда во времена Нового Завета. Я защитила диплом, год проработала в России и уехала учиться в Лондон.
Как выбрать зарубежное образование в сценографии
Я больше хотела уехать учиться в Германию, но поняла, что мне не хватит смелости получать образование на новом языке: учить немецкий у меня не было сил, а английский я знаю. Я выбирала между Англией и Америкой, но в США не хотела, потому что я не знаю там никаких по-настоящему хороших театральных школ. А, например, в Нидерландах я не нашла то, что мне было нужно. Поэтому я остановилась на Лондоне. University of Arts London — это сеть высших учебных заведений: шесть университетов, самый известный из них — Сент Мартенс. У каждого университета UAL есть своя специфика.
Я выбрала то, что подходило мне больше всего, — курс театрального дизайна, который проходит вместе с курсом мультимедиа-дизайна в театральном университете. Театральный дизайн — это сценография, но не только: это значит, что ты разрабатываешь визуальное решение для спектакля, и сюда может входить всё, что угодно: свет, брошюры, программки, режиссерские решения — очень широкая палитра. В рамках этой программы тебя учат быть соавтором, а не исполнителем. Это очень здорово, но я не знала об этом до того, как приехала: думала, что в Лондоне меня ждет учёба по макетам и эскизам.
Как поступить в University of Arts London
У UAL есть возможность набирать студентов в Москве: представитель университета приезжает сюда и лично проводит собеседование. Если ты ему нравишься, он рекомендует тебя руководителю курса, и тот заочно соглашается тебя взять. На собеседовании ты просто с ним разговариваешь и показываешь свое портфолио. Что такое портфолио? Каждый может понимать это как хочет. Я очень волновалась за него и напечатала целую книгу с описанием своих работ. В итоге, ее пролистали за три минуты и сказали: «Ты поступила». То есть, поступить — просто. Особенно, если у тебя есть высшее образование и возможность уехать. Это было моим первым разочарованием — я не понимала, зачем я так старалась, если всё так легко. Потом, увидев свой курс, я поняла, что берут почти кого угодно.
Сколько стоит обучение
Собеседование было осенью, и у меня был год на то, чтобы скопить средства. Я поступила в конце октября, а должна была уехать в начале октября следующего года. Магистерская программа рассчитана на год, и обучение стоит 15 тыс. фунтов. Можно оплатить всё сразу, а можно по частям. Но даже если ты оплачиваешь по частям, чтобы получить студенческую визу, ты должен доказать, что эта сумма у тебя есть. Я взяла в долг огромную сумму и положила ее на счет. Но, конечно, проще изначально иметь всю сумму целиком.
Кроме того, у меня возникли проблему из-за скачка валютных курсов. Квартира, которую я сдала в Москве, могла бы гарантировать мне плату за комнату в Лондоне и небольшой остаток, которого хватило бы на жизнь, но, в результате, все деньги ушли на оплату жилья. Грантов для России у UAL сейчас почти нет. Существует только один грант университета, который разыгрывается среди всех поступающих, и который покрывает повседневные расходы и расходы на жилье. Но решение о передаче гранта всегда в известной мере политизировано: на сайте UAL можно посмотреть, кому раньше давали гранты, и очень часто это были люди из Палестины и Сирии.
Как проходит учёба
За год мы сделали три собственных проекта, которые защищали перед курсом, две групповые выставки и финальную выставку с индивидуальными проектами. Еще у нас был веб-сайт, куда мы выкладывали свое исследование, но это не было то, что мы привыкли называть исследованием, не иконография со страничками, а рассказ о личном опыту и «переваривание» того, что ты видишь, что с тобой происходит. В роли такого исследования могла выступать даже страница на Pinterest.
У каждого семестра была тема — например, «Тело в пространстве», в рамках которой мы занимались документальным театром. Темой второго семестра стала работа с режиссером, а тему третьего нужно было заявлять самому. Каждый раз мы делали либо индивидуальное задание, либо работали в сотрудничестве с курсом.
В первые два семестра мы обязаны были ходить в театр, а потом писать рецензию на спектакль, и это тоже оценивалось. Плюс, в конце каждого семестра мы писали небольшое эссе — в первый раз 1500 слов, потом 3000, и финальное эссе — 5000 слов. Мы делаем обзор того, откуда каждая наша тема берется. В итоге, весь год каждый готовился к тому, чтобы сформулировать свою финальную тему исследования. То есть, каждый семестр каждый студент заявлял тему, которая в итоге должна была стать частью его финальной работы.
Твой главный педагог на протяжении всей учёбы в UAL — это руководитель курса. Он — твой мастер и авторитет. Нам очень повезло, потому что у нас был прекрасный учитель, Майкл Павелка, который работает в Propeller Theater, — очень мудрый, интересный и разносторонний художник.
Твой главный педагог на протяжении всей учёбы в UAL — это руководитель курса. Он — твой главный мастер и авторитет. Нам очень повезло, потому что у нас был прекрасный учитель, Майкл Павелка (Michael Pavelka), который работает в Propeller Theater, — очень мудрый, интересный и разносторонний художник. Но, например, нашему параллельному курсу, изучавшему мультимедиа театра, не так повезло.
В чем основное различие подходов к обучению? UAL дает антиисторическое образование. Им не важно видеть контекст, а важно сделать высказывание. Мы как-то работали с венгерской пьесой, и никого даже не интересовал ее контекст — исторические события в Венгрии, социальные движения, и так далее. Но очень важно было сформулировать серьезное заявление, которое было бы современным, актуальным и ярким. Визуальное решение сценограф создает сам: это подход, который проповедуют в UAL. Ты не ждешь, когда кто-то придет и укажет, — ты сам делаешь и придумываешь. Всё обучение построено на собственной инициативе студентов: тебя учат говорить на языке визуального театра и не зависеть от режиссера.
Обсуждение материала
Оставить комментарий